блудливыми глазками. Хаго сразу понял, что Мади (так его звали) еще тот жох. Поэтому руки нужно держать ближе к кошельку, чтобы он не уплыл в неизвестном направлении. Острый взгляд черных глаз Мади, казалось, проникал под одежду.

– Деньги вперед… – буркнул Латиф, когда зашла речь о постое и ужине.

– Сколько? – деловито спросил Геррик.

– Две номисмы.

– Э-э, хозяин, в своем ли ты уме?! – возмутился рыцарь. – Это ведь цена коровы! Гора мяса. А нам нужно всего ничего – жаркое на шестерых и два кувшина вина.

– Корова стоит дороже, – невозмутимо ответил Латиф. – Платите или езжайте отсюда. Я не занимаюсь благотворительностью. Немного дальше, – он указал на дорогу в том направлении, куда ехали рыцари, – находится монастырь, который привечает всех нищих и бездельников. Вас там накормят пустой похлебкой и спать уложат. И все бесплатно.

– А ты не боишься, что мы сами все возьмем, не заплатив при этом даже медного нуммия? – со зловещими нотками в голосе спросил Геррик.

– Чего мне бояться? – Латиф независимо пожал плечами. – Если вы так сделаете, то дальнейший ваш путь будет очень короток.

– Ты угрожаешь нам?! – начал заводиться Геррик.

– Нет. Всего лишь предупреждаю. У нас тут свои порядки. Я ведь предоставляю путникам не только кров и еду, но еще и защиту.

– От кого? – поинтересовался не без скепсиса Геррик.

– Вам лучше не знать, – отрезал Латиф.

– И где же твое войско? – не унимался Геррик.

– Надо будет, появится.

– Стоп! – воскликнул Себальд. – Достаточно! Хозяин прав. Держи! – Он достал из кошелька два безанта и всучил монеты Латифу. – Нам бы воды, чтобы смыть дорожную пыль…

Хозяин постоялого двора попробовал монеты на зуб, довольно кивнул, а затем указал на озеро:

– Вода там. Сколько угодно. Притом бесплатно.

С этими словами он приказал Мади отвести господ в их комнаты, а лошадей определить в конюшню. И отправился на кухню, откуда вскоре донеслись умопомрачительно аппетитные запахи. У Геррика даже слюна потекла.

Себальд подошел к озеру, попробовал воду, – она была холодноватая – и решительно начал раздеваться. Ему и Геррику удалось помыться в константинопольских термах только раз. Для Себальда это было неприемлемо. Он любил чистое тело и старался мыться в любом удобном случае. Даже будучи монахом, он ухитрялся нарушать запрет аббата принимать ванны. Истовый ревнитель веры утверждал, что мыться нельзя потому, что так можно смыть с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении.

Конечно, Себальд-книжник, который перечитал немало древней литературы, и не только божественного содержания, знал, что это бред сивой кобылы. Но в монастырь со своим уставом не суйся. Тем более что христианские проповедники вообще призывали ходить в рванье и никогда не мыться, так как именно таким образом можно достичь духовного очищения. Некоторые люди не мылись годами или не знали воды вообще. А грязь и вши считались особыми признаками святости.

Бедняки не только не мылись, но еще и не стирали одежду – у них не было смены белья. Самая дешевая рубашка из грубого полотна стоила столько же, сколько дойная корова. Большинство аристократов спасались от грязи с помощью надушенной тряпочки, которой они протирали тело. Подмышки и пах они смачивали душистой розовой водой. Мужчины носили между рубашкой и жилетом мешочки с приятно пахнущими травами, а дамы пользовались ароматическими маслами.

Вода была не просто холодной, а ледяной. Особенно на глубине. Но после дневной жары и утомительной дороги Себальд блаженствовал. Водные процедуры действовали на него благотворно; он буквально оживал, наполнялся новой энергией.

Геррик тоже начал раздеваться, но потом передумал.

– Между прочим, – сказал он, придав своему грубоватому лицу умный вид, – водные процедуры ослабляют организм и расширяют поры. Поэтому могут вызвать болезни и даже смерть.

– Откуда ты это взял? – улыбнувшись, поинтересовался Себальд, энергично растирая тело куском чистого полотна, который дал ему Хаго.

– Так мне сказал один уважаемый медикус. И вообще – нагота это грех, да и холодно, простудиться можно.

– Чем тебе не нравится мое тело? – поддразнил приятеля Себальд.

Он был отлично сложен. Постоянные занятия с оружием подсушили его широкоплечий торс, и рельефные мышцы придавали его фигуре сходство с греческими скульптурами атлетов.

– Я же не дама… – буркнул Геррик.

Он не мог похвастаться отличной фигурой – был слишком худым и жилистым. Да и ноги были у него кривоватыми. Зато Геррик отличался завидной выносливостью. Дорога его совсем не утомила.

– И все равно я предпочитаю горячие термы! – сказал Геррик, демонстративно отвернулся от Себальда и удалился в комнату, предоставленную рыцарям для отдыха – чтобы переодеться.

– Кто спорит… – улыбнулся Себальд и обернулся к Хаго, который топтался рядом, сокрушенно вздыхая и умильно поглядывая на кошелек рыцаря – словно голодный кот на кусок сыра.

Ах, как жаль, что рыцарь – его господин! Золотых монет у него – куры не клюют. Целый клад носит у пояса. Срезать кошелек для Хаго – раз плюнуть.

Знал бы он раньше, сколько денежек в поясе у постояльца «Экс-ля-Шапели»! Точно рискнул бы изъять у него кошелек. Для таких делишек у юного воришки был «сонный порошок», который он прикупил у одной ведьмы. Распылил его над ложем будущей жертвы – и делай с человеком все, что угодно. Тот будет спать как убитый.

Правда, это ведьмовское зелье действовало не на всех одинаково. Однажды Хаго в этом убедился, попытавшись обворовать заезжего купца. Тогда он едва ноги унес. Поэтому и не решился применить порошок на рыцаре. Тот был гораздо крепче купца. И явно проворней. Один удар мечом – и понеслась душа в заоблачные выси.

– А ты не хочешь искупаться? – спросил Себальд.

– О-о нет, мессир! Упаси Бог!

– Это почему? Или ты тоже, как мой товарищ, опасаешься, что вода ослабит твой организм и тебя настигнет преждевременная кончина?

– Нет, мессир, этого я не боюсь.

– Тогда почему?

– Плохое здесь место…

– С чего ты взял?

– Я это чувствую. Надвигается какая-то неприятность…

– Даже так… – Рыцарь рассмеялся. – Возможно. Но у нас нет выбора. Однако не пора ли нам отужинать? Пойди, узнай, как там обстоят дела на кухне.

– Слушаюсь и повинуюсь, мессир! – выпалил обрадованный Хаго (у которого, как и у Геррика, началось непроизвольное слюноотделение от кухонных запахов) и умчался.

А Себальд нахмурился. У него тоже появилось в душе какое-то недоброе предчувствие, но он старался не придавать этому значения, списывая все на усталость после нелегкого пути. Но слова мальчика подбросили дров в огонь, и рыцарь подозрительным взглядом окинул окрестности.

Наступил тихий летний вечер, закат окрасил верхушки деревьев в розовый цвет, а кусты стали голубыми. Тишину нарушал только шум водопада. Впрочем, неумолчное журчание